Картины – они как люди. Есть те, в ком рама затмевает сам холст, есть прекрасные полотна, не нуждающиеся в раме. В вернисаже нашей памяти есть люди, подобные неприметным наброскам, есть те, кого можно сравнить с интересными зарисовками, иногда это картинки, нарисованные мелом, дождь смывает их, не оставив и следа, иногда это грубые мазки, а порой это раскраски, в которых видны лишь контуры. Но встречаются и те, кто сродни прекрасным картинам. Образы таких “людей- картин” врезаются в нашу память и оставляют след в душе. К ним хочется возвращаться вновь и вновь. Сегодняшняя наша встреча – это встреча именно с таким человеком.
Знакомьтесь: Элияр Алимирзоев - заслуженный художник Азербайджана, член Союза художников Азербайджана, один из основателей азербайджанской арт-группы «Лабиринт». Творчество этого художника хорошо знакомо любителям живописи по всему миру. Его работы выставлялись в Москве, Вашингтоне и Нью-Йорке, в Германии, Казахстане и других странах, они хранятся в музеях и частных коллекциях Азербайджана, Австрии, Дании, Турции, Франции, России и Германии.
За всеми этим громкими словами стоит не просто прекрасный художник, а интересная личность, честный и искренний человек, в котором напрочь отсутствуют фальшь и позерство, замысловатая концептуальность или модная стратегия. Этот художник – словно закрытая книга, приоткрыв которую, вы погрузитесь в красочный мир. Мастерская художника колоритна и эмоционально насыщена, как и сам художник. Множество ключей, висящих над входной дверью, плакат с птицей, собранной из вереницы пронзительных слов, старенький холодильник с наклеенными на него авиа-талончиками, книжная этажерка, вырванная из блокнота и прикрепленная к стене страница со стихами, портрет Сталина (оригинальный подарок от дочери на день рождения), фотография художника, снятая на острове Бали, атрибутика, привезенная из Восточного Тимора, карта мира и красные точки на ней, обозначающие те места, где побывал художник.
- Вы не любите давать интервью?
- Я вообще человек неразговорчивый. У меня даже кличка была "Немой". Это я со временем разговорился. К интервью у меня то же отношение, что и к уколу. В детстве, когда мне делали укол, я всякий раз оттягивал этот момент, мучил всех и просил повременить с этим делом.
- Расскажите о себе. Какой вы?
- Парень я хороший (подумав немного), да (с расстановкой). Неплохой (твердо).
- Правда (спрашиваю с улыбкой)?
- Да... неплохой.
- Откуда родился интерес к художеству? В роду были художники?
- Нет. В роду даже близко к этому ничего не было. А интерес к рисованию возник из-за комплексов. Я был сильно закомплексованный, маленький, худой, некрасивый.
- Вы серьезно об этом говорите?
- Я говорю правду. Я неважно учился в школе. Во всех влюблялись девчонки, в меня – нет. Я был гадким утенком. В отличие от многих других ребят я плохо играл в футбол. Я все делал плохо на этом свете. Единственное, что я умел делать хорошо в детстве — это рисовать. Это было моей отдушиной. Я просто больше ничего не умел.
- У вас не было детской мечты стать художником?
- Наверное, была. Я не знаю, когда она у меня возникла. Но хотелось уметь рисовать. В детстве даже на изображения вождей на плакатах я глядел с тем же благоговением, с которым сейчас смотрю на работы Рембрандта. Восхищало то, что можно кистью что-то выразить. Глядел-то я, конечно, не на вождей, а на то, как можно отобразить действительность. Мне было лет 14, когда мама записала меня в студию изобразительного искусства. Моим педагогом тогда стал Чингиз Абдуллаев. Он был, может, не очень хороший художник, но гениальный педагог. Он научил меня азбуке рисования, научил, как черное не писать черной краской, а красное не писать красной краской.
Затем я учился в художественном училище им. Азимзаде. Образование – это всего лишь фундамент, который дает основы грамотности, а учиться дальше, искать свой путь ты должен сам. Мне повезло, что я был знаком с такими великими мастерами, как Кямал Ахмед, Расим Бабаев. Тому, что такое хорошо, а что такое плохо, я научился у них. Кямал Ахмед был величайшим художником. Он был одним из тех, кто не только научил меня тому, что есть хорошо, а что плохо, он научил меня тому, как правильно относиться к жизни, как не играть в художника, а быть им. Это был мой духовный учитель.
Что же касается того, как и почему я стал художником, то тут я могу провести аналогию с полотном, состоящим из маленьких бисеринок. Когда полотно ковра готово, сложно понять, почему определенная бисеринка перешла в другую. То же самое можно сказать и о жизненном пути. Об этом сложно говорить конкретизировано, лишь обобщенно.
- Есть какой-то этап в вашем творчестве, который вы считаете переломным?
- Да. Это 1989-1991 гг. Я стал стипендиатом в Союзе художников СССР, меня заметили, отправили на учебу в Москву, предоставили мне мастерскую. В Москве было множество новых знакомств, постоянное познание чего-то нового, иной угол зрения, обмен опытом. Все это обогатило меня. К примеру, вы знаете, что процесс обжарки продукта заключается в определенной последовательности, но вам сообщают и другие способы обжарки, вы, к своему удивлению, узнаете, что многие компоненты можно смешивать. У каждого ведь свой рецепт. Для художника видеть и познавать – необходимые элементы развития. Потом мне посчастливилось много ездить по свету, что тоже немаловажно для художника.
- Ваш почерк художника претерпевал какие-то изменения и меняется ли он по сей день?
- Конечно, меняется, как и все в этой жизни. Неизменным остается стержень. Процесс творчества – это процесс, который владеет тобой, а не наоборот. Если я еду в мастерскую, и по пути кто-то наступил мне на ногу, это может отразиться на работе, даже если я сам этого не осознаю.
- Как рождаются ваши картины и бывают ли периоды, когда не пишется? Откуда вы черпаете вдохновение?
- Бывают периоды кризиса в творчестве, когда не пишется и нет идей. Это трудно объяснить. Сама работа делается очень быстро, но тяжело преодолеть само расстояние от мольберта до холста. Иногда бывает такое, что по 2-3 недели прихожу в мастерскую, выкуриваю две пачки сигарет в день, сижу и смотрю на холст, но не могу преодолеть это расстояние до холста, не пускает что-то. Иногда бывает наоборот – не можешь оторваться. Сидишь и мучаешься день, два, три, неделю, переводишь краску и вдруг видишь образ, и холст пускает к себе. Ты заканчиваешь работу, и уже сложно понять, почему это раньше не получалось. Это необъяснимый процесс, который не от меня зависит. Если бы зависело от меня, я бы писал в день по пять картин.
Что же касается вдохновения, то рождается оно из ниоткуда. К примеру, шел я по дороге и увидел на земле игральную карту. Вслед за этим родилась картина «Карта». Другой случай: я ехал по дороге и увидел, как вынесли на улицу старое пианино, и на следующий день написал картину «Старое пианино». Когда я пишу, то никогда не знаю точно, что же в итоге получится. К примеру, у меня есть работа под названием «Рояль». Изначально предполагалось написать море. Это была картина на заказ, но в итоге тематика моря исчезла, и из темного полотна стал вырисовываться рояль.
- Вам тяжело расставаться со своими картинами?
- Нет. Картина должна жить сама по себе. Я бы хотел, чтобы после того, как я умру в моей мастерской не осталось ни одной картины. Картина – это интересная вещь. Она работает производит какие-то действия. Приведу пример. Был такой гениальнейший художник - Ашраф Мурад, к сожалению, малоизвестный в широких кругах. Его называли сумасшедшим. У меня была одна его маленькая работа, подаренная мне Кямалом Ахмедом. Я не был лично знаком с Ашрафом Мурадом, но знал его по его работам и преклонялся перед этим художником. Так случилось в моей жизни, что период болезни моего отца совпал с тяжелыми временами, когда у меня не было средств для лечения отца. Очень нужны были деньги, и я продал ту картину. На эти деньги я спас отца, вернее, ни я, а картина спасла его. Прошло много лет. Я шел по улице с товарищем и вдруг увидел случайного прохожего, в руках которого была картина с подписью «Ашраф Мурад». Я остановил этого человека и попросил его показать картину. Это была та самая картина, проданная мной много лет назад. Тот случайный прохожий сказал, что продает эту картину, и мой товарищ купил ее. Эта картина радует его. Картины живут своей жизнью - кого-то радуют, кого-то спасают.
- У вас не было желания вернуть ту картину себе?
- В тот момент я как-то об этом не думал. Просто был очень рад, что случилось именно так, как случилось, и очень гордился тем, что эту картину приобрел мой товарищ.
- Что это была за картина?
- Полуабстрактная картина. Небольшой этюдик. Женщина у моря… Черная и белая краски.
- Был момент, когда вы поняли, что к вам пришло признание, и что вы достигли какого-то уровня?
— Это все относительно. Меня вроде знают. Знают по имени. У меня звание заслуженного художника. Но в основном я не удовлетворен. Как бы это банально ни звучало, но лучшая моя работа, надеюсь, еще впереди.
- Как принимает ваши работы критика и как вы сами относитесь к критике?
- В целом мне это безразлично. Похвалят мои работы или покритикуют, я буду спокоен. Я уже сам знаю, что такое хорошо и что такое плохо, и сам здраво и объективно могу оценить то, что я сделал. Это не значит, что сделал я это хорошо. Я самокритичен. Главное в создании работ – это чувства, ощущения. Вы пытаетесь создать гармонию, которая привлекает вас, и вам должно быть абсолютно безразлично, что по этому поводу думают окружающие. Вы видите работу, и вам самому она либо нравится, либо нет.
- Кто из мастеров прошлого является для вас примером?
- Кямал Ахмед, Расим Бабаев, Мирджавад… Это примеры истинных художников, которые вынули свое сердце и положили на полотно.
По молодости мне нравились Гойя, Ван Гог. Сейчас в целом нравятся все те, кто не обманывают, когда пишут. Помню, как я смотрел на работы Ван Гога. Это были одни из 12-ти его «Подсолнухов». Большой зал, и вдруг эта картина. До этого я видел лишь репродукции этой картины. Эта работа меня захватила. Я стал себя проверять: я так впечатлен, потому что это Ван Гог? Потому что я знаю, что это Ван Гог? Я долго сидел и смотрел. Это было просто нечто невероятное. Это как волшебство, которое невозможно объяснить. Видимо, он так писал эту картину, что на холсте остались и его сердце, и настроение – все впитано в эту картину. Потому такие работы и влияют на других людей… Техническое исполнение картины – не проблема. Это очень легко. 2-3 года учебы, и вы можете рисовать отлично. У истинного художника работа от сердца идет к полотну, и в этом нельзя обмануть. Когда это присутствует, то к работе нельзя относиться равнодушно. Приведу еще один пример. Когда я попал в «Лувр», то решил принципиально не идти смотреть «Джоконду». Джоконда, Джоконда... Сколько мы все о ней слышали. Но так случилось, что, переходя из зала в зал, я очутился перед «Джокондой». Это не картина, это нечто сверхъестественное. Она находится за гранью. И дело не в технике написания. можно запросто создать копию этой картины. Техническая сторона не так уж и сложна. Внутри этой картины есть нечто такое, что излучает энергетику, и картина оказывает на тебя воздействие. Вот есть такая вещь, как пир (святое место, отличающееся своим чудотворным воздействием). Вроде бы там как такого нет ничего, но есть излучение какой-то энергетики, когда ты там находишься.
- Для вас пир действительно излучает что-то?
- Я не считаю себя религиозным. У меня есть свои молитвы. Но я верю в то, что энергетика всех тех людей, что приходили помолиться в такие места, придает этому маленькому клочку земли особую ауру. Молящиеся оставили там эту энергетику, и она воздействует.
- Вы имеете в виду, что это что-то вроде намоленного места, как в храме или в мечети?
- Да. Это очень точное определение. Именно намоленное место. Как намоленное место впитывает энергетику верующих людей, так и на холсте настоящего художника остается энергетика его души.
- Если уж разговор зашел о каких-то аналогиях, связанных с религией и творчеством, то хотелось бы отметить тот факт, что, к примеру, в былые времена иконописцы, перед тем как приступить к написанию икон, постились, не сквернословили и приступали к созданию икон как к определенному священному действу. Есть ли у вас тот или иной обряд – не религиозный, а просто традиция или привычка, сопряженная с началом создания картины?
- Нет. У меня нет никакого обряда. Но у иконописцев обряд действительно существовал, в создание тех работ вкладывали частичку души. Возможно, по этой причине и существует особая энергетика таких работ.
- Какое направление в живописи вам близко?
- Неважно, что ты пишешь, важно – как! Если работа сделана хорошо, она имеет право быть.
- К чему стремится художник Элияр Алимирзоев?
- Я счастлив, потому что у меня есть абсолютно все, что мне нужно. Я ничего не хочу и ни к чему не стремлюсь. Есть проблемы с работами, метания по поводу того, как напишется картина. Но это нормальное состояние. У меня нет каких-то амбиций или устремлений. Наверное, для художника самая большая вершина – это когда у него есть мастерская, краски и холст.
- Каков ваш распорядок дня?
- Распорядок абсолютно свободный.
- А если подробнее?
- К примеру, сегодня в 3 часа ночи позвонил мой друг-художник и стал рассказывать о всякой всячине, из-за которой, может, и не стоило будить в 3 часа ночи. Потом в 6.30 позвонил другой друг и попросил приехать. Я поехал. После того как вернулся, ко мне пришел еще один друг, которому надо было сделать укол. Потом пришли вы.
- Замечательный распорядок! Вам можно только позавидовать!
Самый лучший образ жизни – у художника и лучшая профессия — это профессия художника. Художник свободен от всего и никому ничего не должен. Хочешь – пиши, не хочешь – не пиши. Другое дело, что у человека должна быть внутренняя ответственность перед собой. Если я за весь день ничего не сделал, то не могу спать, мучаюсь и грызу себя, потому что день прошел впустую.
- Ориентируется ли ваше искусство на коммерческую основу?
- Да, это естественно. Я живу за счет своих картин. Художник – самое ранимое на свете существо, на которое действует абсолютно все - от политической ситуации до зубной боли. К сожалению, когда пишу, то думаю и о коммерческой стороне. Я хочу писать и пишу, но внутри сидит вопрос, который грызет тебя: «А кому нужна эта картина?». Приходится балансировать и писать то, что хочется, не забывая при этом, что картина должна быть востребована. Надо продавать картины, чтобы писать дальше.
- Не теряется ли в этом случае искренность работ?
- Все мои работы искренни, но они находятся как бы на грани. Есть момент оформления, и порой я подслащаю в процессе оформительства. Если бы я был очень богатым и не жил за счет своих картин, то писал бы несколько иначе и был бы более откровенен.
- Та атмосфера, что царила в творческой среде советских лет, и нынешняя атмосфера сильно разнятся?
- Да, сильно. Раньше надо было бороться, преодолевать какую-то стену. Всем надо было рисовать колхозниц и рабочих. Сейчас ты можешь делать то, что хочешь. Пиши так, как тебе угодно, никто ничего не запретит. Поэтому все работают на рынок. Если ты не хочешь работать на рынок, то надо иметь хорошие деньги, чтобы писать лишь то, что тебе нравится. Знаю, что многие будут не согласны с тем, что я сказал, но так все и обстоит на самом деле.
- А насчет планки профессионализма – произошли какие-то изменения?
- Подъемы и падения были всегда и везде. Сейчас наблюдается падение. Во-первых, это связано с информацией и обучением. В советское время студенты ездили учиться в Москву, сейчас с этим сложнее. Была плеяда педагогов, которых сейчас нет. А многих нынешних педагогов надо самих учить правильно держать карандаш в руке.
- Где можно приобрести ваши картины?
- Я сотрудничаю с галерей «Гыз галасы», что очень облегчает мне жизнь, так как денежный вопрос и торг вызывают у меня ощущение дискомфорта.
- Мастерская художника — это дом художника и в какой-то степени отражение его самого. Вас все устраивает в вашей рабочей обстановке?
- В идеале я бы хотел иметь мастерскую, из окна которой был бы виден хоть кусочек моря. Хочу приобрести мастерскую с видом на море. Когда идешь в мастерскую, очень важно, какой вокруг ландшафт. Здесь в дождь не пройдешь, грязь на улице, и порой, когда хотят прийти гости, бывает стыдно за такие условия и приходится отказывать.
- Такое тоже бывает? Но ведь в этом есть какой-то протест – вокруг неприглядность и дискомфорт, но несмотря на это в своей мастерской вы будто в другом мире, в котором вы создаете красоту.
- Мнение о том, что художник должен быть голодным, хорошо для юношеского периода, а в моем возрасте лучше быть сытым и иметь комфорт.
- С мастерской все ясно. А как оформлен ваш дом? Вы вмешиваетесь в оформление своего дома?
- Все в доме оформляет моя жена, и мне все очень нравится.
- В вашем доме много картин?
- Да, много, но из моих картин только маленькая работа, написанная очень давно для дочери. В нашем доме есть работы Расима, Кямала, Назима.
- В ваших работах часто рядом с женщиной изображена птица. В этом есть определенная символика?
- Птица в этих работах — это я, то, как я себя ощущаю рядом с женщиной.
- Какую информацию несут для вас краски?
- На мой взгляд, краски – это живая материя они имеют свой характер. Можно посмотреть на человека и сразу понять, что он красный, оранжевый, коричневый или белый.
- А какого цвета вы?
- Мне кажется, я цвета охры.
- Хороший цвет. Первые ассоциации с этим цветом – спокойствие, сдержанность, закрытость.
- Такой я и есть, вы практически меня и описали.
- Если бы вы не стали художником, то кем бы вы хотели стать?
- Если бы я не стал художником, я хотел бы стать путешественником-бродягой. Не в смысле бомжа, а в смысле странника, свободного от всего. Каждый день был бы наполнен новыми впечатлениями, созерцанием, а соответственно, восхищением...
- Какие страны близки по духу путешественнику-бродяге Элияру?
- Я люблю Азию с ее состоянием напряженности и неспокойствия, с ощущением сказки на каждом шагу. Там все удивительно – запахи, краски… С особой любовью отношусь к острову Бали. Я дважды был в Восточном Тиморе и добирался туда через Бали, в который влюбился сразу же. В Восточный Тимор я поехал поработать по приглашению любителя живописи, немца по происхождению, который имеет частную галерею в Австралии и коллекционирует азербайджанскую живопись. Кстати, в первый мой приезд в Тимор, работая круглосуточно, только за два месяца я написал 24 картины. Сама атмосфера была сказочной – запах моря, пальмы, солнце. Напоминанием о моем путешествии является ива, которую я посадил во дворе Дома художников (тот самый дом, в котором находятся мастерские художников, включая самого Элияра Алимирзоева – авт.) 8 лет назад, сразу по прибытии из Восточного Тимора. Многие отговаривали меня от поездки в этот регион в связи с недавно закончившимися военными действиями. Я все же поехал и дал себе слово, что, если вернусь живым и невредимым, посажу в этом дворе иву.
- При общении с вами создается впечатление, что вы близки и к другому виду творчества – к литературе. Вспомнились слова Стендаля о том, что он никогда не отделял художника от мыслителя, как не мог отделить художественной формы от художественной мысли.
- Когда человек пишет картину, это всегда попытка разговора, в котором присутствуют не словесные символы, а изобразительные. Что касается литературы, то у меня есть стихи и рассказы, но пишу я их лишь для самого себя и не могу ими делиться. В детстве я придумал зашифрованный алфавит, буквы которого известны только мне. Именно этими буквами я и записываю свои стихи и рассказы. Что касается художественной мысли, так же как, и в живописи, сама тематика тут второстепенна, главное – суть и общечеловеческий корень. Подсолнухи – они везде одинаковы, и их могут написать многие, но Ван Гог написал их так, что они стали настоящими и особенными. И глядя на них, ты видишь не просто подсолнухи, а их душу и настроение.
Мне очень нравятся строчки одного из стихотворений китайского поэта Ли Бо:
Одиноко сижу в горах Цзинтиншань
Плывут облака
Отдыхать после знойного дня,
Стремительных птиц
Улетела последняя стая.
Гляжу я на горы,
А горы глядят на меня,
И долго глядим мы,
Друг другу не надоедая.
(перевод А.Гитовича)
Вроде бы ничего особенного, на первый взгляд... Человек глядит на горы, горы глядят на него. Но это состояние отражено настолько пронзительно и верно, что эти строчки становятся настоящим искусством, тонкой и высокой материей и в то же время отражают состояние, понятное каждому. Вот это и есть искусство.
P.S. «Живопись - это поэзия, которую видят, а поэзия - это живопись, которую слышат». Леонардо да Винчи
Интервью журнала FUROR 2009 года.
Текст: Сона Рамазанова
Фото: Тофиг Бабаев
